Пригодится для расширения кругозора...
Спойлер! (кликните для показа/скрытия)О.: «Питерские чиновники, приезжая в столицу, всеми силами вышибают из своего мозга шаверму, булку хлеба, поребрик и парадное», — эту цитату из газеты «Известия» приводит Владимир Беликов, доктор филологии, ведущий научный сотрудник Института русского языка РАН.
М.: Его статью «Городские диалекты» опубликовала «Учительская газета», ее мы сейчас и изучим вместе с вами. Да, большинство знает: шаверму можно отведать в Петербурге, в Москве потчуют шаурмой. А в Твери продают и едят шавАрму, и все жители города знают, где можно найти самую вкусную из шаварм. Знакомы с этим блюдом и жители Иванова, Брянска, Курска...
О.: А в Перми шаверма стоит 80 р., а шаурма — 100 р. Если приезжий петербуржец решит, что по сравнению с москвичом ему предоставлена скидка, он ошибется, — уточняет Беликов, — между шавермой и шаурмой — две большие разницы: они отличаются по «хлебной оболочке» и «мясной составляющей».
М.: Теперь о булке хлеба. То, что считается у нас «фирменным знаком» города на Неве, в нем самом расценивается как «московский прикол». Истина, как всегда, посередине. Владимир Беликов напоминает, что вообще-то и в Москве едят не батоны, а булки с маком и корицей, а бутерброды — с черным и белым хлебом; в Питере же для бутербродов используют черный хлеб и белую булку.
О.: Так что же такое булка хлеба? Это то, что в обоих городах называют буханкой. В нормативных толковых словарях такого значения у булки нет, но это не значит, замечает Беликов, что на юге и востоке страны, начиная с Поволжья и Урала и кончая Сибирью, эти слова не являются синонимами. Целых три булки хлеба подарил нам, например, красноярец Виктор Астафьев.
М.: Что требуется для проезда — проездной или карточка? Еще один вопрос, на который отвечает в своей статье Беликов. В Москве в валидатор отправляется проездной, в Петербурге чуть-чуть сэкономить на проезде помогает карточка. А вот жители Самары, приезжая как к нам, так и в град Петров, ставят в тупик кассиров и контролеров, оперируя понятием сезонка. Для нас привычнее с сезонкой ехать на дачу, в электричке. А самарцы ее используют в городском транспорте. Чудеса!
О.: Чудеса начинаются, когда возникают «трудности перевода». К этой теме, затронутой в статье, мы обязательно вернемся. А пока обратим внимание еще на одно трудное петербуржское слово. Остановимся у парадного подъезда.
ОЙ-ОЙ-ОЙ...
О.: Вот парадный подъезд. По торжественным дням, Одержимый холопским недугом, Целый город с каким-то испугом Подъезжает к заветным дверям... — со времен написания этого стихотворения Некрасовым мало что изменилось: город по-прежнему охвачен трепетом и размышляет, что перед ним: парадное или парадная.
М.: А что тут размышлять? Начиная с Ожегова, все лексикографы рекомендуют как соответствующий литературное норме вариант парадное. А форму парадная кто-то считает допустимой в разговорной речи, а кто-то — просторечной. Петербуржцы утверждают, что про парадное они уже давно ничего не слышали, а вот парадная для них — вещь привычная.
О.: Давай посмотрим в «Национальном корпусе», который все же дает реальную картину живого языка. Вот, например, в «Путешествии в седьмую сторону света» Людмилы Улицкой герои — «печально трезвеющие пьяницы, неудачливые проститутки, убежавший из дому двенадцатилетний мальчик, бездомные парочки, обживающие в своей бесприютной любви парадные с широкими подоконниками и незапертые чердаки» радуются, обнаружив «новый проходной двор между двумя глухими переулками, двустороннее парадное, открытое и с фасада, и с чёрного хода» и «стоят в просторном парадном, тесно обнявшись, прижимаясь друг к другу»... Их прибежище — это правильное парадное.
М.: А у Самуила Алешина парадное выглядит как-то противоречиво: часть стекол выбиты и заменены фанерой, зато в этом неприглядном парадном на каждом этаже — по две парадные двери, одна напротив другой. Вид — не очень, но с грамматической точки зрения все правильно. На долю парадного приходится более 2 тысяч употреблений.
О.: А вот парадная в корпусе только одна, 1929 года «постройки» и на ступеньках ее сидит лапотник-оборванец. Так что все в образе просторечности.
М.: В конце концов, напоминает нам «Грамота.ру», в «Кондуите и Швамбрании» Льва Кассиля это спорное слово правильно употребляли даже не вполне грамотные личности, писавшие: «Прозба не дербанить в парадное, а сувать пальцем в пупку для звонка». Надеемся, как и специалисты «Грамоты», значение слова дербанить понятно и без перевода.
ОЙ-ОЙ-ОЙ!
О.: Что вы подумаете, когда прочтете, что лондонский денди шел-шел по родному городу, переходил с одной стороны улицы на другую, и все было гладко, да споткнулся бедолага о поребрик?
М.: Я, например, подумаю, что о поребрик споткнулся переводчик. Напомним на всякий случай, что поребрик — это, с точки зрения петербуржцев, «окаймление края тротуара, отделяющее проезжую часть от пешеходной дорожки», или, как сказали бы в Москве, «бордюр». Но словари дают и другое значение слова: «орнаментальная кирпичная кладка, при которой один ряд кирпичей укладывается под углом к наружной поверхности стены».
О.: У бордюра тоже есть «декоративно-орнаментальное» значение, но мы об этих значениях на минутку забудем, сосредоточимся на бордюрном камне: о бордюр на дороге спотыкается все же большинство носителей русского языка. Его бы и стоило в переводе предпочесть.
М.: Владимир Беликов, автор опубликованной в «Учительской газете» статьи «Городские диалекты», на этот счет высказывается так: «Может ли переводчик пользоваться необщераспространенной лексикой? Если знает, что так говорят не везде, то, пожалуй, нет. Но откуда ему знать? В словарях ведь не прочитаешь, да и не придет в голову проверять по словарю распространенность „простых“ слов...»
О.: Если честно, то и словари не всегда оказываются точны в «переводах». Возьмем, например, слово латка, у которого словари отмечают два значения: знакомое «заплатка» и редкое «посуда, род продолговатой миски, для жаренья и тушения». А разве в мисках что-то жарят и тушат? — удивитесь вы. И будете правы, говорит Беликов: это то, что почти вся Россия называет утятницей.
М.: Петербуржские, уральские и сибирские переводчики вкладывают в уста литературных героев и другие кажущиеся им нормальными, а в норме — просторечные слова. Например, заговорившие по-русски персонажи Астрид Линдгрен заводят «добрую молочную корову и отличную куру-несушку», а один из героев Джанни Родари настойчиво повторяет: «Мне больше гравится кура с рисом», «Я предпочитаю куру с рисом», «Хочу куру с рисом»...
О.: От нас он ее точно не получит: в соответствии с литературной нормой мы можем «угостить» и его, и и вас, наших слушателей, только курицей. С курой мы чувствуем себя как-то не в своей тарелке.
М.: Кстати, этот фразеологизм — тоже образец неправильного перевода. Только не между городскими диалектами, а с языка на язык.
О.: Быть не в своей тарелке «испытывать неловкость, находясь в непривычной обстановке» — это калька с французского n´etre pas dans son assiète. Но assiète это не только ´тарелка´. У этого слова есть омоним´посадка, положение тела при верховой езде´. Первоначально выражение значило ´потерять устойчивость, равновесие.
М.: Мы — О.С., М.К. и звукорежиссер... — желаем вам никогда не терять равновесия — в том числе и душевного, испытывая неловкость от своих и чужих языковых промахов. И благодарим Владимира Беликова и «Учительскую газету» за интересную публикацию.
что за 
почему "4"
